Конечно, в язык всегда приходили новые слова – приходили вместе с новыми предметами («но панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет», – сетовал Пушкин). Известна полемика карамзинистов и шишковистов и навязшие в зубах «мокроступы», которыми патриот Шишков хотел заменить «галоши» (он же, кстати, предлагал заменить «тротуар» на «топталище»).
Многие английские слова не только вошли в русский язык, но и органично в нём обосновались (если продолжить одежную тему): джинсы, свитер, шорты.
Но ведь речь не об этом. В наши дни наблюдается массированный наезд на русский язык. Неужели для всех этих аутсорсингов, краудфандингов, нетворкингов и мерчендайзеров «слов на русском нет»?
Больше всего всякие перемены сказываются на молодёжи. Я заметила (в транспорте, на улице, в школе), что одни группы молодёжи (очевидно, патриоты) говорят исключительно на мате (именно «на», а не с примесью), а другие (очевидно, западники) – на языке, где изобилуют слова «дедлайн», «кёрлинг», «лизинг». Даже пятиклассник теперь говорит, что его выбор в тесте был «рандомным», то есть случайным.
У меня создаётся впечатление, что, поскольку ничего не получается с нами на других фронтах, нас решили победить на языковом.
Ахматова – в годы войны – писала: «И мы сохраним тебя, русская речь,/великое русское слово./Свободным и чистым тебя пронесём,/и внукам дадим, и от плена спасём/Навеки! »
Борьба всегда идёт не только за землю, нефть и газ, но и за язык. И может, последняя – самая важная, ибо язык есть народ.
Какой язык, такой и народ: измени первый – изменится второй. Помнится, в романе «Война и мир» во время войны с Наполеоном русское образованное общество, всегда общавшееся на французском, перешло на родной язык: это был знак патриотизма, это был вклад в победу.
Не пора ли и нам внести свой вклад в победу в той войне, которая идёт сейчас? Ни стрелять, ни щипать корпию, ни жертвовать собой по большей части нам не дано. Но говорить на родном, «чистом», как сказала Ахматова, языке мы можем? Можем и должны. И детей поправлять, а не, наоборот, «молодиться», употребляя английские слова. И слава богу, что Госдума 16 февраля приняла закон, который предполагает «недопустимость использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке».
Когда говорят, что язык – живая система и сам себя спасёт, я думаю: вот ведь природа – тоже живая система (куда уж живей!), а тем не менее нуждается в нашей защите. Да и сам человек. Не рассуждать же, как гоголевский герой, что «человек простой: если умрёт, то и так умрёт; если выздоровеет, то и так выздоровеет».
Конечно, закон – это хорошо. Но как это будет в жизни? Помнится, какое-то время назад школу объявили «зоной, свободной от мата». И за его употребление, хотя бы даже на перемене, ученик нёс наказание. Может, и сейчас начать со школы и объявить её «зоной, свободной от англицизмов»? Вменить всем учителям и учащимся говорить на русском литературном языке – на всех уроках, а не только на уроках русского.
А то, ей-богу, всё чаще и чаще чувствуешь себя Чацким, столкнувшимся с «французиком из Бордо» (в наши дни – с «американкой из Техаса»), который чувствует себя в России как дома: все говорят на его языке. Хочется верить, что мы дожили до того времени, когда человека, обеспокоенного состоянием родного языка, не станут объявлять сумасшедшим.
А если и объявят, мы это уже проходили.
